Очень люблю эту книгу. А особенно тот разговор Гейгера, Кацмана и Воронина за столом после самоподрыва Денни Ли на площади.
Кусочек из того разговора только что и цитировал. Вот этот:
"– Слушай, Фриц, – сказал Изя. – Ну зачем тебе лишние хлопоты? Ну, появятся у тебя талантливые писатели, ну, начнут они тебя костерить в своих гениальных произведениях – и тебя, и твои порядки, и твоих советников... И пойдут у тебя самые неприятные неприятности. Сначала ты будешь их уговаривать, потом начнешь грозить, потом придется тебе их сажать...
– Да почему это они будут меня обязательно костерить? – возмутился Гейгер. – А может быть, наоборот, – воспевать?
– Нет, – сказал Изя. – Воспевать они не станут. Тебе же Андрей сегодня объяснил насчет ученых. Так вот, великие писатели тоже всегда брюзжат. Это их нормальное состояние, потому что они – это больная совесть общества, о которой само общество, может быть, даже и не подозревает. А поскольку символом общества являешься в данном случае ты, тебе в первую очередь и накидают банок... – Изя хихикнул. – Воображаю, как они расправятся с твоим Румером!
Гейгер пожал плечом.
– Конечно, если у Румера есть недостатки, настоящий писатель обязан их изобразить. На то он и писатель, чтобы врачевать язвы...
– Сроду писатели не врачевали никаких язв, – возразил Изя. – Больная совесть просто болит, и все...
"Когда они уселись за стол, Гейгер сказал Изе:
– Угощайся, мой еврей. Угощайся, мой славный.
– Я не твой еврей, – возразил Изя, наваливая себе на тарелку салат. – Я тебе сто раз уже говорил, что я – свой собственный еврей. Вот твой еврей. – Он ткнул вилкой в сторону Андрея.
– А томатного сока нет? – спросил брюзгливо Андрей, оглядывая стол.
– Хочешь томатного? – спросил Гейгер. – Паркер! Томатный сок господину советнику!
В дверях столовой возник рослый румяный молодец – личный адъютант президента, – малиново позванивая шпорами, приблизился к столу и с легким поклоном поставил перед Андреем запотевший графинчик с томатным соком.
– Спасибо, Паркер, – сказал Андрей. – Ничего, я сам налью.
Гейгер кивнул, и Паркера не стало.
– Дрессировочка! – прошамкал Изя набитым ртом.
– Славный парнишка, – сказал Андрей.
– А вот у Манджуро за обедом водку подают, – сказал Изя.
– Стукач! – сказал ему Гейгер с упреком.
– Почему это? – удивился Изя.
– Если Манджуро в рабочее время жрет водку, я должен его наказать.
– Всех не перестреляешь, – сказал Изя.
– Смертная казнь отменена, – сказал Гейгер. – Впрочем, точно не помню. Надо у Чачуа спросить...
– А что случилось с предшественником Чачуа? – невинно осведомился Изя.
– Это была чистая случайность, – сказал Гейгер. – Перестрелка.
– Между прочим, отличный был работник, – заметил Андрей. – Чачуа свое дело знает, но шеф!.. Это был феноменальный человек.
– Н-да, наломали мы тогда дров... – сказал Гейгер задумчиво. – Молодо-зелено...
– Все хорошо, что хорошо кончается, – сказал Андрей.
– Еще ничего не кончилось! – возразил Изя. – Откуда вы взяли, что все уже кончилось?
– Ну, пальба-то, во всяком случае, кончилась, – проворчал Андрей.
– Настоящая пальба еще и не начиналась, – объявил Изя. – Слушай, Фриц, на тебя были покушения?
Гейгер нахмурился.
– Что за идиотская мысль? Конечно, нет.
– Будут, – пообещал Изя.
– Спасибо, – сказал Гейгер холодно.
– Будут покушения, – продолжал Изя, – будет взрыв наркомании. Будут сытые бунты. Хиппи уже появились, я о них и не говорю. Будут самоубийства протеста, самосожжения, самовзрывания... Впрочем, они уже есть.
Гейгер и Андрей переглянулись.
– Пожалуйста, – сказал Андрей с досадой. – Уже знает.
– Интересно, откуда? – проговорил Гейгер, рассматривая Изю прищуренными глазами.
– Что я знаю? – спросил Изя быстро. Он положил вилку. – Погодите-ка!.. А! Так, значит, это было самоубийство протеста? То-то я думаю – что за бред собачий? Взрывники какие-то пьяные с динамитом шляются... Вот оно что! А я, честно говоря, вообразил, что это – попытка покушения... Понятно... А кто это был на самом деле?
– Некто Денни Ли, – сказал Гейгер, помолчав. – Андрей его знал.
– Ли... – задумчиво проговорил Изя, рассеянно растирая по лацкану пиджака брызги майонеза. – Денни Ли... Подожди, он такой тощий... Журналист?
– Ты его тоже знал, – сказал Андрей. – Помнишь, у меня в газете...
– Да-да-да! – воскликнул Изя. – Правильно! Вспомнил.
– Только ради бога, держи язык за зубами, – сказал Гейгер.
Изя с обычной своей окаменевшей улыбкой взялся за бородавку на шее.
– Вот это, значит, кто... – бормотал он. – Понятно... Понятно... Обложился, значит, взрывчаткой и вышел на площадь... Письма, наверное, разослал по всем газетам, чудак... Так-так-так... И что ты теперь намерен предпринять? – обратился он к Гейгеру.
– Я уже предпринял, – сказал Гейгер.
– Ну да, ну да! – нетерпеливо сказал Изя. – Все засекретил, дал официальное вранье, Румера спустил с цепи, – я не об этом. Что ты вообще об этом думаешь? Или ты полагаешь, что это случайность?
– Н-нет. Я не полагаю, что это случайность, – медленно сказал Гейгер.
– Слава богу! – воскликнул Изя.
– А ты что думаешь? – спросил его Андрей.
Изя быстро повернулся к нему.
– А ты?
– Я думаю, что во всяком порядочном обществе должны существовать свои маньяки. Денни был маньяк, это совершенно точно. У него был явный сдвиг на почве философии. И в Городе он, конечно, не один такой...
– А что он говорил? – жадно спросил Изя.
– Он говорил, что ему скучно. Он говорил, что мы не нашли настоящую цель. Он говорил, что вся наша работа по повышению уровня жизни – чепуха и ничего не решает. Он много чего говорил, а сам ничего путного предложить не мог. Маньяк. Истерик.
– А чего бы он все-таки хотел? – спросил Гейгер.
Андрей махнул рукой.
– Обычная народническая чушь. «Вынесет все и широкую, ясную...»
– Не понимаю, – сказал Гейгер.
– Ну, он полагал, что задача просвещенных людей – поднимать народ до своего просвещенного уровня. Но как за это взяться, он, конечно, не знал.
– И поэтому убил себя?.. – с сомнением сказал Гейгер.
– Я же тебе говорю – маньяк.
– А твое мнение? – спросил Гейгер Изю.
Изя не задумался ни на секунду.
– Если маньяком, – сказал он, – называть человека, который бьется над неразрешимой проблемой, – тогда да, он был маньяк. И ты, – Изя ткнул пальцем в Гейгера, – его не поймешь. Ты относишься к людям, которые берутся только за разрешимые проблемы.
– Положим, – сказал Андрей, – Денни был совершенно уверен, что его проблема разрешима.
Изя отмахнулся от него.
– Вы оба ни черта не понимаете, – объявил он. – Вот вы полагаете себя технократами и элитой. Демократ у вас – слово ругательное. Всяк сверчок да познает приличествующий ему шесток. Вы ужасно презираете широкую массу и ужасно гордитесь этим своим презрением. А на самом деле вы – настоящие, стопроцентные рабы этой массы! Все, что вы ни делаете, вы делаете для массы. Все, над чем вы ломаете голову, все это нужно в первую очередь именно массе. Вы живете для массы. Если бы масса исчезла, вы потеряли бы смысл жизни. Вы жалкие, убогие прикладники. И именно поэтому из вас никогда не получится маньяков. Ведь все, что нужно широкой массе, раздобыть сравнительно нетрудно. Поэтому все ваши задачи – это задачи, заведомо разрешимые. Вы никогда не поймете людей, которые кончают с собой в знак протеста...
– Почему это мы не поймем? – с раздражением возразил Андрей. – Что тут, собственно, понимать? Конечно, мы делаем то, чего хочет подавляющее большинство. И мы этому большинству даем или стараемся дать все, кроме птичьего молока, которое, кстати, этому большинству и не требуется. Но всегда есть ничтожное меньшинство, которому нужно именно птичье молоко. Идея-фикс, понимаете ли, у них. Идея-бзик. Подавай им именно птичье молоко! Просто потому, что именно птичьего молока достать нельзя. Вот так и появляются социальные маньяки. Чего тут не понять? Или ты действительно считаешь, что все это быдло можно поднять до элитарного уровня?
– Не обо мне речь, – сказал Изя, осклабляясь. – Я-то себя рабом большинства, сиречь слугой народа, не считаю. Я никогда на него не работал и не считаю себя ему обязанным...
– Хорошо, хорошо, – сказал Гейгер. – Всем известно, что ты сам по себе. Вернемся к нашим самоубийствам. Ты полагаешь, значит, самоубийства будут, какую бы политику мы ни проводили?
– Они будут именно потому, что вы проводите вполне определенную политику! – сказал Изя. – И чем дальше, тем больше, потому что вы отнимаете у людей заботу о хлебе насущном и ничего не даете им взамен. Людям становится тошно и скучно. Поэтому будут самоубийства, наркомания, сексуальные революции, дурацкие бунты из-за выеденного яйца...
– Да что ты несешь! – сказал Андрей с сердцем. – Ты подумай, что ты несешь, экспериментатор ты вшивый! «Перчику ему в жизнь, перчику!» Так, что ли? Искусственные недостатки предлагаешь создавать? Ты подумай, что у тебя получается!..
– Это не у меня получается, – сказал Изя, протягивая через весь стол искалеченную руку, чтобы взять кастрюльку с соусом. – Это у тебя получается. А вот то, что вы взамен ничего не сможете дать, это факт. Великие стройки ваши – чушь. Эксперимент над экспериментаторами – бред, всем на это наплевать... И перестаньте на меня бросаться, я же не в осуждение вам говорю. Просто таково положение вещей. Такова судьба любого народника – рядится ли он в тогу технократа-благодетеля или он тщится утвердить в народе некие идеалы, без которых, по его мнению, народ жить не может... Две стороны одного медяка – орел или решка. В итоге – либо голодный бунт, либо сытый бунт – выбирайте по вкусу. Вы выбрали сытый бунт – и благо вам, чего же на меня-то набрасываться?
– Соус на скатерть не лей, – сердито сказал Гейгер.
– Пардон... – Изя рассеянно растер лужу по скатерти салфеткой. – Это же арифметически ясно, – сказал он. – Пусть недовольные составляют только один процент. Если в городе миллион человек – значит, десять тысяч недовольных. Пусть даже десятая процента – тысяча недовольных. Как начнет эта тысяча шуметь под окнами!.. А потом, заметьте, вполне довольных ведь не бывает. Это только вполне недовольные бывают. А так ведь каждому чего-нибудь да не хватает. Всем он, понимаешь, доволен, а вот автомобиля у него нет. Почему? Он, понимаешь, на Земле привык к автомобилю, а здесь у него нет и, главное, не предвидится... Представляете, сколько таких в Городе?
Изя прервал себя и принялся жадно поедать макароны, обильно заливая их соусом.
– Вкусная у вас жратва, – сказал он. – При моих достатках только в Стеклянном Доме и пожрешь по-настоящему...
Андрей посмотрел, как он жрет, фыркнул и налил себе томатного сока. Выпил, закурил сигарету. Вечно у него апокалипсис получается... Семь чаш гнева и семь последних язв...
Быдло есть быдло. Конечно, оно будет бунтовать, на то мы Румера и держим. Правда, бунт сытых – это что-то новенькое, что-то вроде парадокса. На Земле такого, пожалуй, еще не бывало. По крайней мере – при мне. И у классиков ничего об этом не говорится... А, бунт есть бунт... Эксперимент есть Эксперимент, футбол есть футбол... Тьфу!
Он посмотрел на Гейгера. Фриц, откинувшись в кресле, рассеянно и в то же время старательно ковырял пальцем в зубах, и Андрея вдруг ошеломила простая и страшная в своей простоте мысль: ведь это всего-навсего унтер-офицер вермахта, солдафон, недоучка, десяти порядочных книжек за всю свою жизнь не прочитал, а ведь ему – решать!.. Мне, между прочим, тоже решать, подумал он.
– В нашей ситуации, – сказал он Изе, – у порядочного человека просто нет выбора. Люди голодали, люди были замордованы, испытывали страх и физические мучения – дети, старики, женщины... Это же был наш долг – создать приличные условия существования...
– Ну, правильно, правильно, – сказал Изя. – Я все понимаю. Вами двигали жалость, милосердие и тэ-дэ, и тэ-пэ. Я же не об этом. Жалеть женщин и детей, плачущих от голода, – это нетрудно, это всякий умеет. А вот сумеете вы пожалеть здоровенного сытого мужика с таким вот, – Изя показал, – половым органом? Изнывающего от скуки мужика? Денни Ли, по-видимому, умел, а вы сумеете? Или сразу его – в нагайки?..
Он замолчал, потому что в столовую вошел румяный Паркер в сопровождении двух хорошеньких девушек в белых передничках. Со стола убрали и подали кофе и сбитые сливки. Изя сейчас же этими сливками вымазался и принялся облизываться, как кот, до ушей.
– И вообще, знаете, что мне кажется? – задумчиво проговорил он. – Как только общество решит какую-нибудь свою проблему, сейчас же перед ним встает новая проблема таких же масштабов... нет, еще больших масштабов. – Он оживился. – Отсюда, между прочим, следует одна интересная штука. В конце концов перед обществом встанут проблемы такой сложности, что разрешить их будет уже не в силах человеческих. И тогда так называемый прогресс остановится.
– Ерунда, – сказал Андрей. – Человечество не ставит перед собой проблем, которые оно не способно решить.
– А я и не говорю о проблемах, которые человечество перед собой ставит, – возразил Изя. – Я говорю о проблемах, которые перед человечеством встают. Сами встают. Проблему голода человечество перед собой не ставило. Оно просто голодало...
– Ну, поехали! – сказал Гейгер. – Хватит. Повело блудословить. Можно подумать, у нас никаких дел нет, только языком трепать.
– А какие у нас дела? – удивился Изя. – У меня, например, сейчас обеденный перерыв...
– Как хочешь, – сказал Гейгер. – Я хотел поговорить о твоей экспедиции. Но можно, конечно, и отложить.
Изя замер с кофейником в руке."
(Весь разговор не влез, ЖЖ ругается, говорит, что слишком длинный пост. Так что продолжение в комменты кидаю.)
Помимо прочего - чисто стилистически как написано, а. У АБС вообще дивно хороши диалоги, разговоры. Но этот - просто шедевр.
Я, кстати, когда сам писал, замечал, что именно диалоги мне относительно хорошо удаются. Наверное в какой-то степени у них и научился, Стругацких я в детстве читал и перечитывал постоянно.
