Второй суд, состоявшийся 4 февраля, получился не хуже первого. Даже лучше, на мой вкус. Правда, на этот раз, к величайшему моему сожалению, не участвовала Кайс. Она куда-то уехала и не смогла. Зато участвовали Крапивенцев и Эжен. И каждый из них обоих оказался поистине бесценен.
Кстати, стоит, наверное, перечислить все роли. Итак:
Анька – Оромэ; Юрик – Эонвэ; Марта – Ниенна; Потаня – Ауле (в качестве атрибута профессии я выдал ей нашу клубную кувалду. Смотрелась Потаня с ней совершенно дивно); Маша – Йаванна (теперь она утверждает, что Потаня её муж); Беатрисс – Нэсса; Наташка – Варда; я, грешный, - Манвэ; Крапивенцев (sic!) – Курумо; Эжен (sic!!) – Тулкас (тем, что я уговорил его поучаствовать весьма горжусь); Шурик – Эарендиль; Фатима – Эльвинг; и, разумеется, Кэт – Мелькор.
Кэт, в качестве Мелькора, на этот раз произвела на меня ещё более сильное впечатление. Особенно хороши были шрамы на лице и руках, белые волосы и чёрный плащ, в алмазной пыли Валинора (роль последней выполняла сложная смесь, имеющаяся на полу в Цитадели. В состав её входят мелкие опилки текстолитовые, деревянные, металлические, каменные а также крошки от разного рода еды и обычная пыль. Всё это в совокупности имеет слегка беловатый цвет и даже поблёскивает. Чем не алмазная пыль Валинора?) И, что важно, Мелькор был не только убедителен внешне, но и играл абсолютно адекватно. Взгляд – и гордый и беспомощный одновременно, подбородок слегка вздёрнут, руки почти всё время скрыты под плащом (и правильно. Уверен, Мелькор старался чтобы окружающие как можно меньше видели во что превратились его руки).
В споре Мелькор был очень эмоционален, но непоследователен – точно таким я и представлял себе ЧКА-шного Мелькора. Жаль, что философский спор нельзя было чрезмерно затягивать – иначе всем бы надоело. Лично я бы с удовольствием поговорил о том кто кому за что и сколько должен ещё полчасика как минимум. Может еврейская кровь сказывается? Так во мне же её нет! (грустная мысль в сторону: вот ведь какая зараза эта еврейская кровь – хоть и нет её, а всё равно сказывается).
Очень хорошо, что на этот раз прочие Валар тоже участвовали в разговоре достаточно активно. Я слегка напрягся когда заговорила Анька, думал она недостаточно хорошо знает текст. И совершенно зря. Она была абсолютно адекватна, её Оромэ сказал своё слово хорошо и вовремя.
Ещё меня приятно удивили Фатима и Шурик. Ни Сильм, ни ЧКА они не читали. За два дня до игры я им минут за двадцать Сильм пересказал (можно себе представить, что получилось). Тем не менее и Эарендиль, и Эльвинг были весьма хороши. Особенно Эльвинг – Фатима, моё почтение. Не зная текста сыграть настолько правильно - это нужно суметь. И отдельное спасибо за то, что ты была так красива. Время потраченное на платье не пропало даром.
Маша – тоже сказала всё то, что нужно. В общем, все молодцы.
Особенно сильное впечатление произвёл на меня поединок. Правильно я сделал, что позвал Эжена на роль Тулкаса. Сработало простое правило – когда один из противников НАМНОГО сильнее другого, поединок получается особенно зрелищным. Когда Эжен, сблокировав довольно неловкий удар Кэт (а чего ещё ждать от Мелькора, у которого руки обожжены?) перехватил её запястья ( кажется, сразу оба) и швырнул на пол, это было просто офигенно. Но сие были только цветочки. Упав, Кэт потеряла меч. И несколько секунд лежала на полу, просто испепеляя Эжена взглядом. Потом я заставил её снова взять оружие («Ну же, брат мой! Встань! Бейся! Докажи свою правоту!» – примерно так). Опять же – изумительная игра без единого слова – как она смотрела сначала на меня, потом на меч. Было совершенно очевидно, что ни в малейшей степени Мелькор на победу не рассчитывает. Но всё равно снова берётся за оружие, кидается в безнадёжную атаку. И снова оказывается на полу. Теперь уже совершенно неподвижным телом, даже глазами не сверкая. Его силы иссякли окончательно. На этот раз Эжен подошёл к упавшему поближе и медленно поводил кончиком меча в паре сантиметров над горлом лежащего. При этом и пластика и мимика Женька были бесподобны – он не играл, просто его реальный характер хорошо ложился на роль ЧКА-шного Тулкаса.
Потом было сольное выступление Ниенны. Марта выбрала просто идеальный момент – лежащий на полу Мелькор был действительно жалок. Я толком не расслышал, что именно она ему говорила. Но смотрелась Ниенна, стоящая на коленях рядом с лежащим Мелькором, очень правильно.
А потом было принято известное решение. Эжен и Анька подняли Кэт, поставили на колени у стола (стол изображал наковальню). Потяня сковала ей руки цепью (забавно было то, что цепь Ауле нашёл не сразу. Её просто забыли положить, куда надо. В торжественной тишине раздался громкий шёпот Мелькора: «Под столом, под столом!» Ауле полез под стол. Но не под тот. В итоге цепь Кователю подавал лично Король Мира). А после, получив приказ выжечь Мелькору глаза, Ауле без единого слова рухнул на пол. Не знаю, может ли Вала лишиться сознания. Но в рамках игры это было очень верное решение – и эстетически, и практически. Не вступать же Ауле было в прения с Манвэ, который апеллировал к голосу Единого, якобы слышанному им.
После этого был выход Курумо. То, как он выжигал Мелькору глаза заслуживает особого описания.
Итак: руки Кэт уже скованы цепью, она стоит на коленях у стола. По моему приказу Эжен и Анька подняли её и бросили на стол, лицом кверху. Мишка привязал ей руки к телу толстой верёвкой (справедливости ради – бельевой. Иной в клубе не отыскалось). То есть – Кэт лежит на столе лицом вверх. А Мишка у неё за спиной разжёг спиртовку (у него было сухое топливо), положил Кэт на глаза по кусочку варёного яйца. А на яйца по куску горящего спирта (или что там у него было за топливо). В итоге – на лице Кэт, прямо на глазах, (яиц уже шагов с пяти не видно) горят два микрокостра. Это впечатляло. И ещё спустя считанные секунды запахло палёным. Причём не просто палёным, а горелой органикой. Это очень здорово усилило впечатление.
Когда же глаза были выжжены, Кэт рывком вскинула к лицу руки. А когда отняла – лицо стало красным (помада, та самая, которая изображала раны на ладонях. Но шагов с пяти уже было полное впечатление, что лицо полностью залила кровь. Правда, на мой вкус, помаду следовало взять чуть потемнее. Впрочем, это я уже придираюсь и так получилось очень здорово).
После этого Мелькор пошёл к грани мира, над которой приветливо горела табличка «Выход».
Шёл Мелькор с трудом, покачиваясь, ноги его едва слушались – глядя на это я практически слышал в голове текст ЧКА – «…ещё один шаг…».
А потом он шагнул за грань мира. И игра кончилась.
Перечитав вышенаписанное я обратил внимание вот на что. Как-то у меня всё уж больно гладко и здорово получилось. Некоторое время я специально старался найти косяки, дабы несколько разбавить восторженные возгласы. И как-то не очень у меня это получилось. Всё действительно было хорошо. Кроме, пожалуй, одного.
Я не очень доволен тем, как сыграл я сам. Конечно, об этом лучше судить со стороны, самому это сделать трудно. Но всё же. Ведь мы планировали играть так – Кэт по ЧКА, а я по Сильму. Но по Сильму у меня играть не получилось. Играл я, в итоге, тоже вполне ЧКА-шного Манвэ. ЧКА очень сильно тянула ткань игры на себя. И дело, как мне представляется, вот в чём. Валар по ЧКА куда больше похожи на людей. Причём, на людей далеко не высшего сорта. Именно поэтому их легче сыграть. Манвэ по Толкиену – Стихия. Воплощённая мысль Единого. Душа воздуха. Король мира. А по Ниенне – Манвэ довольно несимпатичный типчик, психология коего укладывается в полтора десятка строчек. И начиная играть невольно идёшь по пути наименьшего сопротивления. К тому же ЧКА обладает неким извращённо-притягательным эстетизмом страдания и безысходности. Это словно бы обратная сторона «северного мужества». Здесь тоже безнадёжность, но не сурово-благородная, а надрывно-слащавая. И, несмотря на это притягательная. Притягательная, мать её так! В распростёртом на полу Мелькоре, плащ которого в пыли и крови, на лице раны, а на руках кандалы есть своеобразная красота. Так, стоп, что-то я увлёкся.
В общем, это я не то чтобы оправдываюсь, просто стараюсь объяснить самому себе в первую очередь, почему всё получилось так, как получилось.
И совсем самое последнее. На задней обложке моего Сильма написано шариковой ручкой уже полустёршеся предложение. Вот оно, дословно: « У Манвэ было нечто вроде чувства вины перед Мелькором – он занял его место». Это меня года четыре назад, а то и больше такая мысль посетила, я её и записал. Так вот, для меня пожалуй главным результатом этих двух судов стало то, что я убедился – да. Эта мысль была верна, именно так оно и было (хотел написать ещё сколько-то строк, поясняя сие, но передумал. Sapienti sat).